Послышался шум, и полумрак комнаты прорезала полоса холодного люминесцентного света, когда открылась дверь в коридор.
Но, прежде всего, что заставило его лишиться сна? Сара подозревала, что и другие испытывают ту же тревогу. Отбросив страх, она еще раз сказала себе, что повода для тревоги нет и бояться нечего. Ей захотелось вдруг спеть песенку чтонибудь такое чертовски веселое. Клетка на экране казалась мрачной, зловещей, как будто какойто злой дух поселился там в предвкушении знакомства партнер добычи. Сара не верила в старомодные понятия о добре и зле она говорила себе, что не верит. Но без крайней необходимости она не стала бы приближаться к этой клетке.
Послышался шум, и полумрак комнаты прорезала полоса холодного люминесцентного света, когда открылась дверь в коридор.
Он тихо вошел как врач среди больных и положил руку ей на плечо. По его подавленному виду она сразу поняла, чем все кончилось. Во все века, во все времена, где бы она ни находилась, нет и не было ничего ужасней, чем их конец. Он будет невыразимо зол изза того, что стареет, и умирая он будет чрезвычайно опасен. Она шепотом прочитала заговор против него, взывая к древним богам своего народа, стремясь воспринять сердцем их поддержку.
Она ощущала его присутствие в своих любовно обставленных комнатах, каждая из которых напоминала ей о счастье, о том прекрасном времени, что они провели здесь вместе. Она легко провела рукой по спинке небольшого диванчика палисандр! На нем стояли золотые подсвечники. Легкий шорох прервал ее мысли гдето открылась дверь, прошуршав по ковру. В доме было так тихо, что она слышала даже шелест своего платья. Она встала в углу комнаты.
Справа от нее был коридор и входная дверь. Прямо перед ней арочный дверной проем, соединявший комнату со столовой. Пение постепенно перешло в бормотание и смолкло. Когдато, во времена его молодости, эта песня была очень популярной. Она хорошо помнила, как они вместе ее пели. А затем она увидела его. Пожалуйста, тихо сказал он. Куда исчезло крепкое, молодое тело, приводившее ее в такой восторг? Перед ней стоял худой сутулый старик с провисшими веревками мыши. Голос его звучал столь жалостливо, что она едва была в состоянии слышать его.
Одежда на мне висит! Приступ прошел так же внезапно, как и начался, оставив ему взамен лишь отчаяние. Его дыхание было настолько отвратительным, что она невольно отвернула голову.
